Шрифт:
Закладка:
А под столом, завернув в клетчатое байковое одеяло верхнюю часть тела лежал еще один волосатик. Для разнообразия, толстенький, а не тощий.
Дайте угадаю, этого зовут Бегемот? Я что, попал в ад? Велиал, Бельфегор, Астарот… Это же какие-то демоны? Тогда я, получается, тоже демон? И этот волосатый дрищ пытается меня поднять, чтобы я занялся своими прямыми обязанностями? Ну, там, грешников истязать, дровишек под котлы подбрасывать…
— Мне еще надо порядок навести! — в голосе названного Астаротом зазвучали истерические нотки. — А то будет как прошлый раз! Выметайтесь уже! Велиал, даже не думай обратно засыпать!
— Я не засыпаю… — пробормотал я и почувствовал непреодолимое желание вернуть голову обратно на подушку, в смысле, на скомканную как попало джинсовую куртку и накрыться сверху… эээ… вот этим. Кстати, что это? Какое-то пальто что ли? Мех облезлый, пуговицы. Ну точно, пальто.
— Велиал, ты совсем обнаглел⁈ — Астарот подскочил ко мне и вырвал из рук это поношенное недоразумение темно-бордового цвета. — Я же говорил, что нельзя трогать мамины вещи!
— Ну и подумаешь… — сказал я. Стоп. Это я сказал? Что с моим голосом⁈ Да и вообще… Я уставился на свои руки. То есть, какие-то чужие руки, которыми я почему-то мог двигать. Свои руки я отлично знал. На запястье уже изрядно расплывшаяся татуха еще с армейки — 0(I). Можно было давно свести, но рука не поднималась, все-таки память. И шрам от ожога в форме Африки. Неудачно приложился к раскаленной броне. А эти руки были девственно чисты и… Такие тощие. Локти как у буратины.
— Да блин! — взвыл Астарот. — Да если моя мама опять нас тут застанет, она мне голову открутит!
— Ой, да зачем тебе голова, Астарот, ты все равно ей не пользуешься… — пробурчал с дивана рыжий Бельфегор. Хм, смотрите-ка, я уже начал запоминать клички этих волосатиков. Или… Или я их и раньше помнил? Кто я вообще такой?
Воспаленное сознание подсунуло мне видение катящейся по полу ночного клуба гранаты и сморщенную рожу престарелого рокера. Или это мне приснилось? Кто я вообще такой?
Так, стоп. Я Владимир Львович Корнеев, позывной Камыш. Год рождения — одна тысяча девятьсот семьдесят третий, возглавляю охранное агентство «Лев». Но тогда почему…
Я тряхнул головой. Внутри черепа взорвалась боль, перед глазами заплясали цветные пятна, по щекам хлестнули длинные патлы.
— Где туалет? — промычал я, поднимаясь на нетвердо стоящие ноги. Так, на мне тоже серые джинсы. На которых черной ручкой нарисованы всякие сатанинские символы. У нас в аду униформа такая?
— Ты дурак что ли, Велиал? — Астарот, оставивший меня и еще двух своих гостей на время в покое, собирал валяющиеся по всей квартире бутылки.
Да уж, в хрущевской смежной двушке выбор невелик. Направо — в крошечную кухню, налево — в крошечный же коридор. А там дверь. А за дверью — совмещенный санузел, кошмар любого социопата.
Я сел на низкий неудобный унитаз. Острые колени оказались где-то в районе подбородка. Если бы башка так не трещала, я бы, наверное… Я бы что? Охренел? Офонарел? Заорал от ужаса?
Мысли ворочались в голове, медленные, тупенькие и толстые. Больше одной за раз у меня в черепе не помещались. Надо бы посмотреть в зеркало, но как-то очково. Понятно уже, что я ничего хорошего там не увижу, судя по рукам и ногам.
А может это сон просто? Или может я в коме? Ну мало ли, выжил после взрыва гранаты, сейчас валяюсь на аппарате, вот мне и мерещится… Всякое. Я в тот раз когда с трубкой в легких проснулся, мне тоже всякая дичь мерещилась.
Ага, выжил. Подо мной РГД взорвалась, как бы я выжил? Терминатор я что ли?
Ладно, фигли тут? Три-два-один, пошел!
Я поднялся, покачнулся от такого резкого движения, схватился за раскаленную трубу полотенцесушителя. Ощутил под пальцами шероховатую поверхность облупившейся краски.
Глянул в овальное зеркало над раковиной. Память услужливо подсказала, что у бабушки было такое же. Из-за стекла на меня смотрел субтильный сутулый подросток с длинными спутанными волосами. На черной футболке кривая надпись «Ангелы Сатаны». Нарисовано белой краской. Лицо… Ну, обычное, хорошо хоть не в прыщах. Глаза — серые, нос длинноват, но… Да хрен знает. Лет наверное… шестнадцать-семнадцать?
— Ты кто? — шепотом спросил я у своего отражения. Оно, ожидаемо, промолчало.
«Может это правда ад? — снова подумал я. — Я умер, и это мое персональное посмертное наказание за грехи». А всякие там 'свет в конце тоннеля или котлы со сковородками — это все вымысел и беллетристика. Был суровый дядька, стал — длинноволосый говнарь в одной квартире с тремя такими же говнарями-приятелями. И теперь у тебя целую вечность будет похмелье, а нытик-Астарот будет пытаться выставить вас в темное осеннее утро. Холодное, наверняка.
— Велиал, ты долго еще? — заколотился в двери Бельфегор.
— Потерпишь, — буркнул я, продолжая изучать себя в зеркале. В принципе, если отвлечься от того, что я волосатый дрищ, все было не так уж и хреново. Пойти в качалку, приналечь на мясо-творог-яйца, и через полгодика на меня вполне можно будет смотреть без слез. Подбородок вполне мужественный, кисти норм такие, в кулак внушительный складываются. С подушечками пальцев левой руки что-то… Жестковаты, как будто мозоли плотные на самых кончиках. Я что, еще и гитарист?
А что, логично. Я говнарь, а это — моя Говнарния. Такое вот заслуженное посмертие, кушай с булочкой, не обляпайся.
— Ну Вова, блин! — в дверь снова заколотились. Разбуженный Бельфегор жаждал общения с крошечным унитазиком. Стоп, как он меня назвал? Вова?
— Бельфегор!!! — истерически заорал из комнаты Астарот. — Мы же договаривались использовать только наши истинные имена!
— Я в туалет хочу, а Вовка там опять засел! — огрызнулся Бельфегор. — Какой он, блин, Велиал сейчас?
— Да выхожу я… — пробормотал я, хватаясь за ширинку. Природа намекала, что если я выйду, не сделав все положенные дела, то ссать придется в окно. Вжикнула молния. Ну хоть тут природа меня не обидела. Хотя не уверен, что прежний хозяин тела, хоть и носит кличку демона-искусителя и вместилища порока, хоть раз пользовался им по назначению, а не только для того, чтобы в туалет сходить.
— А пожрать у нас ничего нет? — раздался из комнаты жалобный голос четвертого говнаря, толстенького.
— Дома пожрешь! — заорал Астарот и снова заколотился в дверь ванной. Теперь они вдвоем с Бельфегором стучали. И кажется, чахлая дверь под их напором скоро проломится.
Я открыл шпингалет и впустил в сортир приплясывающего от нетерпения Бельфегора. Стоя он выглядел еще более тощим, чем лежа. Длинные рыжие патлы он собрал в спутанный пучок на затылке, мордашка совсем еще детская, гладкие щеки покрыты коричневой россыпью веснушек. Если бы на улице встретил, вообще подумал бы, что это девчонка. Хотя какие в Говнарнии могут быть девчонки? Это явно пристанище суровых дрочеров, которые живых женщин только в порнухе видели.
С Астаротом мы были примерно одного роста, Бельфегор на полголовы пониже, а четвертого я стоя пока что не видел. Астарот с ведром наперевес выскочил на лестничную клетку и помчался вниз по лестнице, звеня бутылками.
А толстячок-Бегемот, воспользовавшись случаем, сунул нос в холодос. Нет, у бабушки был другой. У нее была массивная «Бирюса» с хромированным рычагом, а это — крохотный «Саратов».
— Тебе же сказали, дома пожрешь, — сказал я, оттащив толстяка за ремень.
— Да я до дома не дотерплю! — взвыл толстяк, отмахиваясь от меня. — Я только картоху одну и колбаса вот тут… Фу, ливерная!
— Продукты положи, — я отвесил пенделя под жирненький зад. — Не ты покупал, фигли грабки тянешь?
— Ну ты че? — распетушился Бегемот. — Если я не поем, у меня голова начинает болеть, ты же знаешь!
— А у меня голова начинает болеть, когда ты себя как крыса ведешь, — скривился я. — Тебе сказали — нельзя, чего лезешь?
Толстяк разжал пальцы, почти сомкнувшиеся на куске ливерной колбасы и повернулся ко мне. На лице — праведный гнев, пухлые щечки порозовели. Надеюсь, от стыда. По обстановке же понятно, что мама Астарота — дама явно небогатая. И что кормить великовозрастных приятелей бестолкового сынули для ее кошелька, мягко говоря, накладно. У нее, вон, даже холодос откуда-то со свалки истории. И микроволновки нет. И посуда на сушилке такая, будто она ее на барахолке у бомжиков
